Чем больше прошло времени после значимого исторического события, тем больше возникает соблазнов различных кривотолков и инсинуаций. Крещение Руси, к сожалению, не является исключением в этой печальной закономерности: сегодня нередко можно встретить безапелляционные суждения разного рода «британских ученых» и «интернет-экспертов» о том, что распространение христианства среди восточных славян происходило исключительно насильно, все несогласные принять новую веру истреблялись – буквально «огнем и мечом». Обычно подобное декларируется без всяких доказательств, как нечто очевидное и само собой разумеющееся, но иногда можно столкнуться и с попытками исторического обоснования подобного мнения.
Как правило, сторонники теории «огня и меча» ссылаются на свидетельство Иоакимовской летописи (XVII в.). Сама этот документ не сохранился, но дошел до нас в изложении Василия Татищева (изд. в 1768 г.). В нем не говорится о крещении всей Руси – речь идет только о крещении Новгорода. Летопись сообщает, что дядя князя Владимира Добрыня и его воевода Путята отправились в Новгород для того, чтобы крестить его жителей. Несомненно, этот источник содержит в себе сведения, традиция изложения которых уходит в глубокую древность, но достоверность описания этих событий у ученых вызывает сомнения достаточно давно: уже Николай Карамзин считал, что вся история крещения новгородцев – если и не новая выдумка, то просто передача расхожего в то время мнения, назовем это так, истоки которого прослеживаются не дальше XIII века. Мы, в след за другими историками, можем сослаться на спорную достоверность этой истории и тем самым снять все обвинения, основанные на ней, но я предлагаю гипотетически допустить ее истинность, а потом задуматься о том, что из этого будет следовать. Или наоборот – не следовать.
Вспомним, что несколькими годами ранее тем же Добрыней Новогородчине был навязан государственный культ Перуна – божества, неведомого местным жителям. Эти нововведения, прошедшие без известных нам потрясений, были связаны с попытками князя Владимира реформировать старую веру (или создать новую, или выбрать другую религию среди языческих культов – это вопрос интерпретации). Стоит иметь ввиду, что язычество – это не название отдельной религии, а лишь указание на целую совокупность культов, разнообразных и даже исключающих друг друга практик и мировоззрений. В границах именно языческого множества Владимир первоначально и пытался найти идею, которая смогла бы сплотить славян на огромной территории в границах единого централизованного государства. В результате в Киеве было воздвигнуто капище с идолами шести главных богов всего славянского мира (Перуна, Хорса, Даждьбога, Стрибога, Семаргла и Мокоши, почему-то без Велеса), служение в котором было сопряжено и с человеческими жертвоприношениями. Тогда и приняли мученическую смерть святые Феодор-варяг и Иоанн, мученики – первые и единственные известные нам жертвы религиозных реформ князя Владимира.
Вернемся к Добрыне, который идет в Новгород (он еще «только идет» и еще «ничего не сделал»). Местный жрец и посадник затворяют ворота города и поднимают восстание, в результате которого погибает жена и дети Добрыни, разрушается существовавшая там церковь, разоряются дома христиан.
И вот Добрыня стоит перед стенами мятежного города. Каким образом должны развиваться события дальше? Как Добрыня, будучи представителем власти, наделенный полномочиями и возможностью их осуществлять, должен себя в такой ситуации вести? Естественно, сначала были переговоры и призывы сложить оружие («лагодными словы увесчевая их»), но они ни к чему не привели. Думается, что в данной ситуации вопрос о крещении отходит на задний план и доминирующими становятся совсем другие идеи.
Спустя некоторое время Добрыня ловко захватывает город и прекращает беспорядки. Однако вместо мести, казней, членовредительства, пыток и конфискаций поддержавшего бунт народа (все перечисленное вполне соответствовало “правовым нормам” того време
ни) «кровожадные» власти свергают идолов и повелевают всем креститься. Естественно, многие это делают добровольно – хотя бы, как минимум, из соображений личной безопасности. Но, судя по всему, некоторым солдаты вынуждены были «помочь» сойти в реку – военные всегда выполняют поставленные перед ними задачи свойственными им методами независимо от того, какую проблему они решают, но, опять же, нет никаких сведений о том, что несогласных предавали «огню и мечу».
Добрыня с удивительным смирением преодолевают в себе ненависть и месть, послушно выполняет приказ Владимира и не предпринимает ничего сверх поставленной перед ним задачи. Летопись подчеркивает строптивость нрава новгородцев, а не жестокость по отношению к ним: «Сего для людие поносят новгородцев: Путята крести мечом, а Добрыня огнем». В этом можно увидеть несколько высокомерный намек «прокиевского» летописца на ущербность новгородцев: все принимали крещение «как люди, одни они». Желание выставить оппонента «неправильным христианином» – это своего рода прием информационной войны, который легко объясним в границах киевско- а затем и московско-новгородских противостояний. Ну, и некоторых других противостояний тоже…
В описываемой истории нужно видеть, в первую очередь, не историю крещения Новгорода, а историю подавления одного из многих восстаний, которые веками свидетельствовали о “сепаратистских” интенциях новгородских элит. Повествование о крещении – это описание обстоятельств, при которых происходило это восстание, и при которых оно было подавлено.
Бунты всегда подавлялись жестоко и беспощадно. Зная об этом нам остается только удивиться тому, как мягко закончился бунт новгородцев – это экстраординарное для Руси событие (напомню: само по себе оспариваемое) в истории многих других государств было бы просто не замечено на фоне того насилия, с которым действительно было сопряжено внедрение христианства в некоторых регионах Европы (саксы, венгры, германские племена и др.).
Действительно, христианизация Руси происходила под несомненным воздействием верховной власти (иначе и быть не могло, поскольку в религия тогда относилась не к «личному мнению
каждого», а к сфере res socialis), притом что сама концепция власти так или иначе была сопряжена с понятием права на насилие. Но усилия властей всегда шли бок о бок невероятными усилиями власти духовной, временами имевшей реальное попечение о научении народа. Даже в истории с новгородцами летопись делает замечание о тех силах, которые с лихвой были потрачены на вразумление восставших жителей: не их гражданское неповиновение, а противление истине Христовой является главной темой: «Мы же стояхом на торговой стране, ходихом по торжисчам и улицам, учахом люди, елико можахом. Но гиблюсчим в нечестии слово крестное, яко апостол рек, явися безумием и обманом. И тако пребыхом два дни, неколико сот крестя».
Нет никаких сведений о насилии, гонениях, казнях и прочего в этом роде при вламировом крещении Руси. Ниспровергались идолы, но не люди! Академик Д. Лихачев делает интересное замечание: «идолов спускали вниз по реке, как спускали впоследствии обветшавшие святыни — старые иконы, например… Владимир по-своему понял христианство и даже отказывался казнить разбойников, заявлял: «…боюсь греха». Ни о каких преследованиях, а тем более казнях и речи быть не могло! Да, как об этом пишется у В. Татищева «Многие с радостью шли, а иные как аспиды, глухо затыкающие уши свои, уходили в пустыни и леса, да погибнут в зловерии их», но опять же, никто не бросался за ними вдогон с намерением их насильно крестить, убить, сжечь и прочее. Язычество сохраняло свое существование на землях исторической Руси еще многие века. Думаю, можно не без оговорок сказать, что оно сохраняется на них и сейчас.
Отметим, что в отличие от некоторых своих европейских коллег, крестивших народы (например, от Хлодвига), Владимир крестился не просто из-за одних политических соображений (т.е., результатом его крещения были не только политические факторы). Конечно, трудно предположить, что выбирая веру, князь руководствовался серьезными догматическими и философскими соображениями. Однако бесспорным является тот факт, что крещение глобальным образом изменило его нрав, оказало на него такое благодатное влияние, которое он сам не в состоянии был и предвидеть: он распускает гарем, дарует свободу крестившимся рабам, раздает щедрые милостыни, учреждает школы для детей и юношества – он, переживая личную метанойю, становится иным! Отказавшись от гипотетически возможного двоеверия, свойственного в прямом или переносном смысле многим монархам, князь Владимир прекрасно понимал, что, как говорил Вергилий, «выбирая богов, мы выбираем свою судьбу» – в данном случае не только свою, но и всего народа.